В данном истории девушка по имени Оксана головко повествует свою историю о 90-х и это другая Ностальгия по девяностым.
Однажды в такси я услышала запись песен 90-х. Там был полный набор: и «Два кусочека колбаски», и «Американ бой», и прочие радости. Эти «шлягеры» когда-то изливались на голову совсем недавно советских, а вот сейчас уже постсоветских граждан, причем зачастую против их воли: на улицах из кооперативных киосков, на рынках, в переходах, на вокзалах. В «нулевые» слушать их было неприятно не только из-за минусовой «художественной ценности»: все эти песни тесно сплелись с тем совсем недавним прошлым. Надо сказать, весьма мрачноватым. Но особого значения этому случаю я как-то не придала. Ну, у водителя такси просто такой вот странный вкус. Некоторые, например, триллеры любят смотреть.
Только оказалось, что дело не в единичных вкусовых пристрастиях. «Хиты» девяностых стали звучать на разных радиостанциях с завидной периодичностью. А с телеэкранов серьезные дяди в деловых костюмах или в неформальных джинсах все чаще стали вести разговоры о свободе, которой, оказывается, мы дышали в 90-е годы.
Девяностые в моей памяти отпечатались, словно снятые на дешевую мутноватую видеопленку. Помните первые постперестроечные фильмы, полные безысходности (главного положительного героя если и не убивали в конце, то было понятно — скоро убьют), эротических сцен (то есть их так позиционировали, а на самом деле — неуклюжих и стыдных)?
В девяностые я заканчивала школу, поступала в институт, училась. У меня был восторг юности, чуть ли не ежедневные открытия, которые в основном состояли из вновь прочитанных книг и музыки. Светлые влюбленности, дружба, поиски смысла жизни. То есть особый мир, который словно укутывает некой защитной оболочкой человека, только вступающего во взрослую жизнь. И при этом сегодня у меня ни на мгновение не возникает ностальгии по девяностым. Что же тогда испытывали взрослые люди, у которых вместо защитной силы юности было много «болевых точек», главная из которых — ответственность за своих близких?
Если писать картину о 90-х, то фон придется делать грязновато-серо-черным. Грязь и мусор были повсюду: на улицах, в подъездах, в транспорте. Грязь словно появилась, возникла сама по себе, и заполнила все пространство вокруг. А также пыталась проникнуть в души людей — теми самыми фильмами, песнями. Грязь лилась с аляповатых афиш кинотеатров и появляющихся ночных клубов, из дешевых фотографий сомнительного содержания, которые стали продаваться в киосках Союзпечати, из телепередач, старавшихся перещеголять друг друга в умении ярче подать «чернуху». С экрана могли показать суп, который сварил некий людоед из своего приятеля, в деталях рассказать об убийстве… Тогда главное было поразить, удивить. И чем страшнее, тем лучше. В газетах, еще недавно уважаемых, стали появляться бредовые статьи, в которых все наше прошлое выглядело одним большим негативом, который длится не только десятилетия, но и века. Один из самых безобидных примеров — статья «А был лиБлок?»…
Еще в 90-е стреляли. Стреляли много и громко. Настолько, что вдруг слышимые издалека выстрелы пугали, но не воспринимались чем-то из ряда вон выходящим. Помню, как несколько раз возвращаясь поздно вечером, я слышала выстрелы в соседнем доме — обычной пятиэтажке. А потом, спустя много лет на одном из федеральных каналов рассказали, называя точный адрес, какая там была бойня, сколько десятков людей — убиты…
Недавно на одной популярной московской радиостанции жителей страны зазывали в Казань на дискотеку девяностых. «Вход в спортивных костюмах… приветствуется!», — радостно восклицали ведущие. В девяностые в Казани на дискотеку в спортивных костюмах ходили гопники. Страшная безликая масса людей в одинаковой одежде и с одинаковым пустым выражением лица. Младшая ступень криминального мира, чутко руководимая криминальными авторитетами. О них снимали документальные фильмы, программы, пугая и без того напуганную страну. И было, чем пугать. В Казани, в 90-е годы юноша с длинными волосами, если он вдруг решил пройтись один, очень рисковал: его, в лучшем случае, могли сильно избить. Избить (опять же — это если повезет вырваться) могли любого юношу из другого района, если он вдруг оказался на «чужой» территории. Девушкам тоже было чего бояться. Когда я видела группу праздно стоящих гопников, всегда внутренне сжималась, опускала глаза и стремилась проскочить. Как-то от группы отделились два человека и направились с мою сторону. Я ссутулилась, пытаясь стать незаметной, затаила дыхание. Выдохнула только, когда услышала, как один сказал другому: «Да она наша!» В смысле — что живу на подконтрольной им улице. И они вновь вернулись к своим. Что было, если бы я оказалась не «их» даже представлять не хочется. Периодически гопники разных районов устраивали между собой страшные кровавые разборки. Прямо на городских улицах.
Да, еще в 90-е вдруг возник национальный вопрос. Раньше его как-то не было. Национальности были, а вопроса — не было. Было просто интересно и здорово: вот ведь, есть татары, русские, чуваши. Хотя, по большому счету, никто специально внимание на этом не акцентировал.
А потом во многих вдруг проснулась национальная, нет, не гордость — ненависть… Это стало проникать даже в школу: в 1991 году учительница немецкого языка на уроке вдруг резко сказала, обращаясь к классу, где сидели русские, татары, украинцы, а больше — дети от смешанных браков: «Вот, вы опошлили такое прекрасное татарское слово «сарай!». Таким тоном, словно это мы, ученики 10 А на днях обозвали хоз.строение дворцом по-тюркски .
Было ощущение, что словно кто-то открыл потайную дверцу и этот самый вопрос вылился, стал набирать силу, и только чудом республика в нем не захлебнулась, а выплыла, выдохнула.
А тогда были митинги, призывы. Много чего было. Я не хочу это вспоминать. Повторяю, у меня нет ностальгии.
Так почему сегодня возникают такие благостные разговоры о 90-х? О какой свободе вспоминают дяди из телевизора? Лично я — не хочу той свободы. Я ее боюсь. Тем более сейчас, когда у меня есть дети.
И напоследок — еще одна «зарисовка из прошлого», без комментариев, без выводов. Просто тот случай лично для меня воспринимается своеобразным символом 90-х. В декабре 1990 года мы с классом ездили по стране: города РСФСР, Белоруссии, Прибалтики. (Мы тогда не знали, что совсем-совсем скоро страны не будет). Предпоследняя точка путешествия — Москва, уехать из которой мы не могли почти двое суток: бастовали железнодорожники. Сидячих мест в Зале ожидания не было. Пытались дремать стоя, как лошади. И вдруг в мерный людской гул ворвался надрывный женский голос. Я не сразу поняла, что она говорит по телефону: «Да, привезут! В гробу! В цинковом гробу! Когда — обещали сообщить». Навязчивый электрический свет, бесчисленное скопление людей, спавших в том числе на полу, грязь, ужасный запах еще больше усиливали ощущение ужаса, которое на меня тогда навалилось.
Кожаная сумка – это не просто аксессуар, а важный элемент стиля, который сочетает в себе…
Качественное оборудование для складской логистики представляет полный комплекс различной техники и упаковочных материалов. Складская тара…
Управление компьютером практически невозможно без установленной на нем операционной системы. Она запускает автоматически после нажатия…
Преимущества покупки жилья в новостройке у непосредственного застройщика очевидны. Будущему владельцу квартиры не придется переплачивать…
Бренд Snaige родом из Литвы. Практически вся продукция, которую он выпускает, идет на экспорт в…
Активные микшерные пульты для всех Активные микшерные пульты – это ключевое оборудование для обработки звука,…